Том 17. Записные книжки. Дневники - Страница 66

«Для творческой лаборатории Чехова характерна одновременная мысленная работа над несколькими сюжетами», — отмечала Коншина (Из архива Чехова, стр. 10).

Чем больше замедлялся творческий процесс, чем труднее и напряженней становилось обдумывание, тем более необходимыми делались записные книжки. Пора Антоши Чехонте и время зрелого Чехова отличаются не только творческой атмосферой, тональностью, но и самим стилем работы.

«Не помню я ни одного своего рассказа, над которым я работал бы более суток», — признавался молодой писатель в письме Д. В. Григоровичу от 28 марта 1886 г.

«Больше думал, чем писал», — говорит он в письме к О. Л. Книппер от 5 сентября 1900 г. (речь шла о пьесе «Три сестры»).

За двумя этими высказываниями — два периода, глубоко разных по самому отношению писателя к работе.

Записные книжки Чехова относятся к его зрелым годам, когда писание стало почти синонимом медленного, напряженного и сосредоточенного обдумывания. Сопоставление черновых записей с окончательным текстом показывает: путь реализации замысла у Чехова не прямой, часто он проходит в форме преодоления, а иногда даже отрицания первоначальных наметок. Записные книжки открывают перед исследователем и читателем редкую возможность — проследить движение и развитие образов, их сложную, подчас глубоко противоречивую предысторию.

Известны творческие заветы Чехова, его требования художественной сдержанности и объективности: «… старайтесь быть холоднее — это дает чужому горю как бы фон, на котором оно вырисуется рельефнее. А то у Вас и герои плачут, и Вы вздыхаете. Да, будьте холодны» (Л. А. Авиловой, 9 марта 1892 г.); «Чем объективнее, тем сильнее выходит впечатление» (ей же, 29 апреля 1892 г.). Записные книжки много дают для понимания не только истории отдельных произведений, но и самой творческой атмосферы литературного труда — ясной, строгой, суровой. Общий тон записей ровен, лишен непосредственно личной окрашенности, каких бы то ни было обращений автора к самому себе.

Записи предельно кратки, лаконичны. Чехов редко заносит в книжку куски готового текста — он пользуется скупыми заметками, мгновенными очерками, деталями, за которыми предощущается образ, характер. Творческая заметка несет гораздо больше, чем она непосредственно означает, — это своеобразный сгусток, которому предстоит развернуться, развиться, соединившись с целостной структурой произведения.

Творческая лаборатория Чехова поражает своей точностью, она хорошо налажена. Автор внимательно следит за осуществлением замыслов, на учете каждая заметка, ни одна не может затеряться. Вычеркивая использованные заметки и перенося неосуществленные в IV записную книжку, он ясно знает, каким творческим запасом располагает.

Развитие Чехова-художника состояло еще и в том, что менялось соотношение между замыслами и литературной продукцией. Все больше накапливалось сюжетов, идей, творческих наметок, планов, и все меньше выходило готового текста из-под пера.

Особенно настойчиво говорит Чехов о «скоплении сюжетов» в письмах последних лет: «Ах, какая масса сюжетов в моей голове» (к О. Л. Книппер, 23 января 1903 г.); «Сюжетов накопилось тьма-тьмущая» (В. А. Гольцеву, 26 января 1903 г.).

Публикация IV записной книжки дает возможность наглядно представить последние замыслы писателя, уходившего из жизни в полном расцвете творческих сил и возможностей. Многие секреты своей работы он унес с собой. Именно потому, что цикл рождения рассказа, повести, пьесы — от первых записей до окончательного текста — с годами у Чехова все больше увеличивался, процесс работы замедлялся, — особенно трудно судить, в каком отношении находятся нереализованные заметки к будущим произведениям.

И вообще прикрепление черновой заметки к тому или иному произведению требует большой осторожности. Некоторые записи идут как бы в одном потоке набросков, к определенному рассказу или повести, но так и остаются за пределами окончательного текста. Прикреплять их к данному произведению только на основании тематической общности или логических связей — опасно.

Следует учитывать также, что материалы, связанные с одним произведением, порою переходили в другие. Так, например, спирит — вначале действующее лицо повести «Три года» (I, 28, 2; I, 29, 4; I, 33, 2) затем переходит в рассказ «Ариадна» (брат героини). Заметка — «Локидин кутил и много ухаживал, но это не мешало ему быть прекрасным акушером» (I, 37, 7) — как будто предназначена для пьесы «Чайка»: в Локидине угадываются черты доктора Дорна. Однако судя по месту этой заметки, она могла быть связана с работой над повестью «Три года» (подробнее см. в примечаниях).

Заметка «Имение скоро пойдет с молотка, бедность, а лакеи все еще одеты шутами» (II, 46, 2, затем I, 73, 5) возникает в работе над рассказом «У знакомых»; но в ней уже предощущается идейно-образный мотив «Вишневого сада». Не случайно Чехов, закончив работу над рассказом «У знакомых», перенес эту заметку, как неосуществленную, в IV записную книжку.

Чеховские записные книжки — не застывший свод записей. Внимательное чтение позволяет уловить их скрытую динамику, движение, развитие и трансформацию записей. Все это имеет неоценимое значение для понимания процесса образного мышления писателя.

Первые наброски бывают у Чехова весьма различными: иногда записываются отдельные детали, очевидно, уже соотнесенные друг с другом в воображении автора. Иногда он делает набросок, в котором как бы конспективно намечается, схватывается все произведение, развитие сюжета, самые характерные, опорные фразы, финал (см. такого рода наброски к произведениям: «Анна на шее», «Душечка», «Крыжовник», «На подводе», «Случай из практики», «О любви», «Ионыч», «Человек в футляре, «Архиерей»). Однако почти всегда заметка — частность или «конспективный» набросок — остается образной. Чехов не пользуется планами, оглавлениями, логическим перечислением эпизодов. Сюжет произведения — если судить по записям — развивается в его сознании не как цепь событий, но как движение образов, характерных деталей, примет быта и т. д. Развитие интриги, последовательность событий специально в набросках не выделяется.